Село Савиновка Дальнереченского района. Это название даже коренным приморцам в третьем поколении мало что говорит. Сколько там живет народу — мне не было известно в 1992-м, не знаю я и сейчас. Что характерно, и Яндекс с Гуглом, и Россстат об этом молчат. Известно лишь, что сельское население Дальнереченского района составляло 1 января 2010 года 3949 человек. Сколько из них до сих пор проживают в Савиновке — знают только сами савиновцы.


Но для нас Савиновка была меккой, зиккуратом, святилищем, колымой и раем в одном флаконе. Именно здесь неоперившуюся абитуру исторического факультета (а вместе с ней и студентов журфака) ждало первое серьезное испытание — "колхоз" (он же "картошка", он же "полевые работы", он же "помощь шефам").


Именно отсюда каждое новое поколение студентов ежегодно привозило в овеянное легендами общежитие №4 табличку с дорожного знака с надписью «Савиновка». По традиции, его отдирали со столба на въезде в село в последнюю, "королевскую", ночь в колхозе. Позже трофей занимал почетное место в комнате геройских первокурсников.


Сразу после путча 1991 года, когда нас, уставших от ночного переезда в общем вагоне поезда и тряского автобуса, выгрузили у двух придавленных временем и погодой бараков.

«О!!! Коровники!» - закричала Ольга Антоненко нахально и громко. Ольга - заочница, поехавшая в колхоз в надежде, что ее переведут на дневное после трудовых подвигов. Андрей Палыч невесело улыбнулся и отвел взгляд куда-то в сторону… Очень быстро стало понятно почему. Не коровники это. А наш студенческий лагерь на ближайший месяц.
Детство закончилось.


Пыльные матрасы и плоские подушки, выданные нам Андреем Павловичем (мы его звали между собой "Палыч") вкупе с деревянными нарами, на которых предстояло спать, и полиэтиленовой пленкой на окнах вместо рам настраивали на жесткий лад — тут надо было выживать и бороться за существование. Это мы еще не ездили на поле, ради уборки которого нас, собственно, сюда и привезли (картошку сажали на бывшем военном аэродроме, длина одного рядка составляла около километра), и не пробовали "изысков" нашей же, абитуриентской кухни!

Вокруг села живописно раскинулись сопки, заросшие лесом, по улицам бродили редкие местные жители, а единственный магазин работал всего час в день — что еще селянам и студентам нужно, кроме хлеба и соли?! В общем, исходные данные (особенно после первой ночевки в неотапливаемом бараке) были какими-то не очень радующими.


Но все это оказалось со временем сущей ерундой. Во-первых, все так жили. Во-вторых, ездили же сюда до нас люди, и ничего. В-третьих, каждому нашлось увлечение по интересам. Кому — горная речка и природа, кому — поиски браги и табака, а также чего-нибудь съестного во дворах и на огородах местного населения. Некоторые с серьёзными намерениями приступили к строительству студенческих семей. Да, да, были и такие)))


В первые же дни с помощью Тани Ходченко и Саши Кузнецова (они постарше нас, умеют готовить) мы поняли, что такое крахмальная диета. Кормиться здесь мы должны были сами, а в рационе — на первое, второе и третье была картошка, картошка и еще раз картошка. Она же — только в сыром виде — занимала все наше время с утра и до вечера. Нескончаемые рядки, десятки сеток со "вторым хлебом", ведра, пыль, комары, адская жара, которую сменил внезапный холод в начале сентября.


Вопросы питания молодые растущие организмы со временем научились худо-бедно решать. Что-то покупали у местных (один местный дед договорился с нами, что каждый вечер мы будем приносить по ведру картошки в обмен на 2 яйца, 2 огурца и 2 помидора. Где брать картошку - не оговаривалось). В тайге мы собирали грибы, киш-мыш и лимонник и объедались ими, что-то привозили родители (те, которые имели возможность до нас добраться), что-то вымучивали на кухне. Самыми крутыми были пацаны-журналисты. У них были кофе и сгущенка.

С обустройством тоже справились. Мы с Наташей Гольцовой навязали веников из полыни, и гордо принесли их к нам в комнату в барак. «Нате, пользуйтесь. Мы своё дело сделали!» - как бы звучало между строк. Потому что в комнате девочек комья грязи, отваливающиеся с сапог, были ну очень видны)). Лежа на нарах после поля Юля Божко громко вздыхала: «Надо убраться»...
- «Надо…» - отвечала Юля Шлёмова. И… все продолжали лежать…


Желающие "употребить" порывались доехать до соседнего села Ариадное, где, по слухам, страдали такие же подневольные, как и мы, химики.
"Они же химики, — разумно рассудили наши. — Значит, должны знать, как из картошки гнать самогон".
Отправленные к "науке" гонцы принесли безрадостные новости — химики были такими же абитуриентами, и из всей химии знали пока только таблицу Менделеева, да и то частично.


Начались визиты в местные "браговарни". Естественно, травились, естественно, начальство нас ругало. Кульминацией спиртового промысла стала арбузовка, ведро которой опять же за картошку мы выменяли у местных жителей. Саша Кузнецов с Таней Ходченко сделали дополнительный ужин: жареная на сале картошка с опятами. Мы поставили ведро бражки посреди комнаты мальчиков… Генрих грибы есть отказывался, все остальные уплетали. Тост был один: «За Ботнаря!»


Главная радость колхоза — дождь. Если он шёл — "поле" отменялось. Свободное время убивали по-разному — осваивали в совершенстве карточные игры, читали, вели философские (и не очень) беседы. Организовали пионерский отряд, правда на именах пионеров-героев все и закончилось. Кто-то раздобыл краски. В дождливые дни комнаты стали расцвечиваться картинками и изречениями классиков. В лунные (или безлунные???) ночи на местное кладбище отправлялись целые экспедиции. Романтика!!!


Возвращалось солнце, снова нужно было, стиснув зубы, возвращаться на поле. Тем временем стало холодать. Когда в Савиновке по утрам замерзала вода в кранах и на лужах, руководство решило начать протапливать бараки. Система отопления состояла из насоса, постоянно подающего воду из скважины в огромный бак с топкой, стоявший рядом с бараком, из которого получившийся при нагревании пар по трубам шел через всё здание. Правда, система не была закольцована — пар на другом конце барака просто выходил из трубы, не оставляя никакого тепла в батареях. Зато появилась еще одна блатная (после кухни) должность – истопник. Истопник не спал ночью, но зато днем не ходил на поле. Правда местные жители стали жаловаться на исчезновение целых поленниц с их дворов...


Про колхоз можно вспоминать до бесконечности. Чего стоит баня раз в две недели, в которую (и обратно) нас возили в открытом кузове "КамАЗа" по пыльной дороге за 20 километров, дежурство по кухне с чисткой горы картошки, купание в ледяной горной речке, знакомства, первые романтические чувства, измывательства над нашими грузчиками, которым каждый рядок норовил "соорудить" сетку потяжелее (момент загрузки "сувенирного" мешка в кузов "КамАЗа" собирал зрителей с трех-пяти соседних рядков)... Чемпионов по уборке картофеля Палыч называл новым для нас словом «Тракторуня».

А еще появилось новое для нас чувство единения, которое мы ощутили, приехав на учебу во Владивосток после колхоза. На факультете выяснилось, что некоторые из наших сокурсников все это время "работали с документами" в деканате. Поначалу все, кто прошел месяц Савиновки, считали их "чужими". В один из первых дней Авилова, выясняя, кто отсутствует на занятии, назвала чью-то фамилию. В ответ — тишина. Преподаватель: "А где такой-то?" Аудитория: "А мы его не знаем — он в колхозе не был..."


Уезжали из Савиновки, стараясь записать на подкорку осеннюю золотую красоту окружающих сопок, вид ненавистных и в то же время таких родных бараков, шум горной речки... Прибивали на стену своего сурового обиталища панамки и кеды, расписывались на ней как на рейхстаге, дырявили головами и руками полиэтиленовые "стекла"...

Так началась студенческая жизнь)))
Следующим летом нас ждала археологическая практика, а потом - пионерский лагерь.

Текст: Алексей Садыков
Оля Клочко